«Я попала в лапы чудовища»: жертва скопинского маньяка Екатерина Мартынова в интервью ЛенТВ24

Одна из пленниц скопинского маньяка Екатерина Мартынова дала интервью ЛенТВ24. Она рассказала о произошедших с ней в плену событиях, о реакции на освобождение мучителя и поддержке жертв сексуального насилия.

— Федеральные каналы хотели сделать с тобой и Моховым очную ставку. Но этого не произошло. Давай представим: вы встречаетесь, что ты ему скажешь?

— Я этого даже в страшном сне не хочу представлять. У меня нет никаких слов. Для меня это НЕ человек, который должен сидеть в тюрьме пожизненно. Но так получилось, что вышел.

— Ненавидишь?

— Нет, ненависти нет. Это тоже чувство. Для меня его не существует, значит, и чувств никаких нет. Просто не справедливо.

— На твой взгляд, справедливо бы было пожизненное заключение?

— Да, однозначно пожизненное. В нормальных странах, в той же Америке, ему бы дали пожизненное. Несколько сотен лет заключения точно. В России дали 17 лет. Когда я услышала приговор 17 лет назад, мне не было обидно. Я не хотела думать, сколько дали — у меня начиналась новая жизнь. Не было мыслей, мало это или много. Но сейчас я понимаю. Поезд ушел, ничего не могу сделать.

— Ты много говоришь о случившемся и нам, журналистам, в интервью не отказываешь. Книгу написала. Ты там пишешь: «Теперь я могу не стыдясь рассказать об этой истории». То есть раньше тебе было стыдно?

— Да. Когда я была в бункере, я думала, что вернусь домой, но мне было стыдно, что я оказалась в таких обстоятельствах. У меня будут спрашивать, и я должна буду что-то говорить. Но потом меня убедили журналисты, что я не виновата, что об этом нужно рассказывать как можно больше, чтобы уберечь других девочек и девушек от таких ошибок, обезопасить их.  И я говорю об этом не стыдясь.

— Тебя в этом убедили журналисты, не психологи? С тобой вообще работали специалисты?

— У меня был прием у психолога. Но попался некомпетентный специалист, на мой взгляд. Поэтому я отказалась от общения и справлялась сама. Мне помогала семья. Со мной рядом оказались люди, которые доказали мне, что это не моя вина.

— 1312 дней в темноте на 6 квадратных метрах. Что для тебя там было самое ужасное?

— Для меня самое страшное было то, что мои родители не знают, что со мной и где я. Было очень трудно с этим жить. Я каждый день думала о маме, сестре, папе. Если представить, что меня изнасиловали порядка 900 раз — это в голове не укладывается у нормального человека. Но я должна продолжать жить. Я вернулась. И я не могу бесконечно держаться за то, что со мной произошло. Потому что у меня одна жизнь. Я у своих родных одна. Впадать в депрессию, закрываться ото всех — у меня не было на это права.

— А там, в бункере, было уныние, желание умереть, наложить на себя руки?

— Нет, не хотелось. Наоборот — оказавшись в таких условиях, я знала, что наверху есть прекрасная жизнь. И жить хочется в десять раз больше. Я все время думала, что делают родители, чем они занимаются, где моя сестра. Думала, что вернусь домой и буду ценить все, что вокруг меня. Буду гулять, радоваться новому дню.

— Находиться вместе с Леной 24 часа в сутки в таком стрессе. Как вы выстраивали отношения?

— Мы всегда поддерживали друг друга. Если хотелось побыть одной, просто не разговаривали и занимались своими делами. Никогда не было ссор. Как можно ссориться с человеком, который для тебя весь мир в этот момент.

— Был момент, когда Мохов намекнул, что жить вам осталось недолго. О чем ты подумала в этот момент?

— Да, были брошены слова, что он может с нами что-то сделать. Я думала, что надо срочно искать способ, чтобы выбраться. Пока мы еще живы.

— Вы смогли передать записку о том, что вас держат в плену, девушке, которая снимала у Мохова комнату. Как пришла идея с этой запиской?

— Выход был только один — наверх. И когда ночью он начал водить меня к себе домой, я поняла, что шанс есть. Но я не понимала, где у него дверь. Было темно, я могла заблудиться и сделать только хуже. Он стал чувствовать себя свободнее и начал совершать ошибки, так как был уверен, что мы сломлены и смирились со своей участью. Он привел меня к своей квартирантке, и я подбросила записку.

— Ты помнишь момент, когда вы вышли на свободу?

— Да, конечно, помню. Было много людей. Я стояла — и мне ужасно хотелось уехать подальше от бункера. Я смотрела на небо, на деревья. Был май — все зеленое, красивая молодая трава.  Я поняла, что это все мое, жизнь продолжается. Мама плакала. Она мне сказала, что всегда верила, что я вернусь.

— Она же ходила к гадалкам?

— Да, она ходила к гадалкам. И одна ясновидящая сказала ей, что мы под землей. Сказала, что второй девочке тяжелее, чем мне. Мама с одной стороны верила, но с другой не понимала: как это так, под землей? Оказалось, что это правда.

— Ты много рассказываешь о случившемся, а Лена, наоборот, ничего об этом не говорит. У вас разные мнения на этот счет? Почему она закрыта?

— Лена по началу тоже была открыта. Но ее стали спрашивать про детей: а как вы рожали, собираетесь ли их возвращать? Поэтому она перестала общаться с журналистами. Мы общались с ней какое-то время, но пути разошлись. Она хотела забыть о бункере, а я — живое напоминание об этом.

— Как после этого научиться не бояться мужчин?

— Меня насиловали почти тысячу раз. И каждый раз был как первый — я нисколько не привыкла к этому. Но я всегда знала, что есть он, вот этот монстр, а есть другие люди. Даже мой папа — он полная противоположность. И почему я должна ограничиваться. Да, я встретилась с насилием, он причинил мне боль, зло, но жизнь не заканчивается. Есть другие мужчины — добрые, понимающие, которые никогда не поднимут руку на женщину.

— Что за человек с тобой сейчас рядом?

— Это мужчина с Белоруссии. Занимается бизнесом. Очень добрый, любит моих детей. Я могу положиться на него. Он знает, что со мной произошло. Он очень рад, что я написала книгу. И он меня очень сильно любит, я это знаю.

— А дети твои знают о случившемся?

— Они еще маленькие, чтобы говорить им об этом. Но в будущем придется рассказать. Я преподнесу это в мягкой форме, чтобы дети не думали, что мама жертва, мученица. Да, есть такие плохие люди, с мамой такое было, но мама выстояла, выжила и мамой можно гордиться.

— Мохов тебе письмо из тюрьмы написал. И говорил, что правду расскажет. Какую?

— Я думаю, что он пытался себя как-то обелить. Потому что срок заканчивается, он вернется домой, вокруг будут люди. И чтобы не казаться ужасным маньяком, он хотел себя оправдать — говорил, что мы по согласию с ним жили. Надеялся, что кто-нибудь ему поверит. Ему просто страшно, думаю, с ним никто не общается.

— А тебе сейчас страшно?

— Конечно, да. Есть такой вариант, что Мохов захочет меня найти, что-то сказать или сделать. Ему предлагают деньги просто за то, чтобы он рассказывал. Поэтому мы работаем с фондом, где будем принимать меры по защите жертв насилия. Одна из мер поддержки — не давать слово преступнику. Он не должен произносить имя жертвы, говорить о тех событиях. Сейчас такого запрета нет, а насильник получает деньги за то, что рассказывает, как это было, как он нас насиловал и чувствовал себя нашим хозяином. Это не нормально. Я познакомилась с Аленой Поповой, основательницей фонда «Ты не одна». Поступило предложение стать лицом направления — женщины, которые пережили сексуальное насилие.

— Что бы ты сказала такой женщине, обратись она к тебе?

— Никогда нельзя ставить точку на своей жизни. Нужно говорить вслух, искать силы, чтобы не сдаться. Нельзя позволять насильнику разрушать твою жизнь. Даже если он добрался до твоего тела. У человека еще есть душа и сердце, в которое ты сама можешь пускать или не пускать.

— Говорят, отпустить прошлое можно через прощение. А такое можно просить?

— Простить или не простить можно человека. А это — существо. Оно. Это не человек. Говорить о прощении я не вижу смысла. Я попала в лапы чудовища. Но я приняла свое прошлое. Я поняла, что нет таких специалистов, которые сотрут память. Поэтому я продолжаю жить, стараюсь быть счастливой. И хочу своим примером не давать унывать другим женщинам.